Ганс Христиан Андерсен

Оле-ЛукойеПеревод А. Ганзен


 Никто на свете не знает столько сказок, сколько знает их
Оле-Лукойе. Вот мастер-то рассказывать!
 Вечером, когда дети преспокойно сидят за столом или на
своих скамеечках, является Оле-Лукойе. В одних чулках он
тихо-тихо подымается по лестнице; потом осторожно 

приотворит дверь, неслышно шагнет в комнату и слегка 

прыснет детям в глаза сладким молоком. В руках у него маленькая 

спринцовка, и молоко брызжет из нее тоненькой-тоненькой струйкой. Тогда
веки у детей начинают слипаться, и они уж не могут
разглядеть Оле, а он подкрадывается к ним сзади и начинает
легонько дуть им в затылки. Подует - и головки у них сейчас
отяжелеют. Это совсем не больно, - у Оле-Лукойе нет ведь
злого умысла; он хочет только, чтобы дети угомонились, а для
этого их непременно надо уложить в постель! Ну вот он и
уложит их, а потом уж начинает рассказывать сказки.
 Когда дети заснут, Оле-Лукойе присаживается к ним на
постель. Одет он чудесно: на нем шелковый кафтан, только
нельзя сказать, какого цвета - он отливает то голубым, то
зеленым, то красным, смотря по тому, в какую сторону
повернется Оле. Под мышками у него по зонтику: один с
картинками, который он раскрывает над хорошими детьми, и
тогда им всю ночь снятся чудеснейшие сказки, а другой совсем
простой, гладкий, который он развертывает над нехорошими
детьми; ну, они и спят всю ночь как чурбаны, и поутру
оказывается, что, они ровно ничего не видали во сне!
 Послушаем же о том, как Оле-Лукойе навещал каждый вечер
одного маленького мальчика, Яльмара, и рассказывал ему
сказки! Это будет целых семь сказок, - в неделе ведь семь
дней.

 ПОНЕДЕЛЬНИК

- Ну вот, - сказал Оле-Лукойе, уложив Яльмара в постель,

- теперь украсим комнату!
 И в один миг все комнатные цветы выросли, превратились в
большие деревья, которые протянули свои длинные ветви вдоль
стен к самому потолку; вся комната превратилась в
чудеснейшую беседку. Ветви деревьев были усеяны цветами;
каждый цветок по красоте и запаху был лучше розы, а вкусом
(если бы только вы захотели его попробовать) слаще варенья;
плоды же блестели, как золотые. Еще на деревьях были пышки,
которые чуть не лопались от изюмной начинки. Просто чудо
что такое! Вдруг поднялись ужасные стоны в ящике стола, где
лежали учебные принадлежности Яльмара.
 - Что там такое? - сказал Оле-Лукойе, пошел и выдвинул
ящик.
 Оказалось, что это рвала и метала аспидная доска: в
решение написанной на ней задачи вкралась ошибка, и все
вычисления готовы были распасться; грифель скакал и прыгал
на своей веревочке, точно собачка; он очень желал помочь
делу, да не мог. Громко стонала и тетрадь Яльмара; просто
ужас брал, слушая ее! На каждой ее странице в начале каждой
строки стояли чудесные большие и маленькие буквы, - это была
пропись; возле же шли другие, воображавшие, что держатся так
же твердо Их писал сам Яльмар, и они, казалось, спотыкались
об линейки, на которых должны были бы стоять.
 - Вот как надо держаться! - говорила пропись. - Вот
так, с легким наклоном вправо!
 - Ах, мы бы и рады, - отвечали буквы Яльмара, - да не
можем! Мы такие плохонькие!
 - Так вас надо немного подтянуть! - сказал Оле-Лукойе.
 - Ай, нет, нет! - закричали они и выпрямились так, что
любо было глядеть.
 - Ну, теперь нам не до сказок! - сказал Оле-Лукойе. -
Будем-ка упражняться! Раз- два! Раз-два!
 И он довел буквы Яльмара до того, что они стояли ровно и
бодро, как любая пропись. Но когда Оле-Лукойе ушел и Яльмар
утром проснулся, они выглядели такими же жалкими, как
прежде.

 ВТОРНИК

 Как только Яльмар улегся, Оле-Лукойе дотронулся своею
волшебною спринцовкой до мебели, и все вещи сейчас же начали
болтать между собою; все, кроме плевательницы; эта молчала и
сердилась про себя на их суетность: говорят только о себе
да о себе и даже не подумают о той, что так скромно стоит в
углу и позволяет в себя плевать!
 Над комодом висела большая картина в золоченой раме; на
ней была изображена красивая местность: высокие старые
деревья, трава, цветы и широкая река, убегавшая мимо чудных
дворцов, за лес, в далекое море.
 Оле-Лукойе дотронулся волшебною спринцовкой до картины, и
нарисованные на ней птицы запели, ветви деревьев
зашевелились, а облака понеслись по небу; видно было даже,
как скользила по картине их тень.
 Затем Оде приподнял Яльмара к раме, и мальчик стал ногами
прямо в высокую траву. Солнышко светило на него сквозь
ветви деревьев, он добежал к воде и уселся в лодочку,
которая колыхалась у берега. Лодочка была выкрашена красною
и белою краской, паруса блестели, как серебряные, и шесть
лебедей в золотых коронах с сияющими голубыми звездами на
головах повлекли лодочку вдоль зеленых лесов, где деревья
рассказывали о разбойниках и ведьмах, а цветы - о прелестных
маленьких эльфах и о том, что рассказывали им бабочки.
 Чудеснейшие рыбы с серебристою и золотистою чешуей плыли
за лодкой, ныряли и плескали в воде хвостами; красные,
голубые, большие и маленькие птицы летели за Яльмаром двумя
длинными вереницами; комары танцевали, а майские жуки гудели
"Бум! Бум!"; всем хотелось провожать Яльмара, и у каждого
была для него наготове сказка. Да, вот это было плаванье!
Леса то густели и темнели, то становились похожими на
чудеснейшие сады, освещенные солнцем и усеянные цветами. По
берегам реки возвышались большие хрустальные и мраморные
дворцы; на балконах их стояли принцессы, и все это были
знакомые Яльмару девочки, с которыми он часто играл.
 Они протягивали ему руки, и каждая держала в правой руке
славного обсахаренного пряничного поросенка, - такого редко
купишь у торговки. Яльмар, проплывая мимо, хватался за один
конец пряника, принцесса крепко держалась за другой, и
пряник разламывался пополам; каждый получал свою долю:
Яльмар побольше, принцесса поменьше. У всех дворцов стояли
на часах маленькие принцы; они отдавали Яльмару честь
золотыми саблями и осыпали его изюмом и оловянными
солдатиками, - вот что значит настоящие-то принцы!
 Яльмар плыл через леса, через какие-то огромные залы и
города... Проплыл он и через тот город, где жила его старая
няня, которая нянчила его, когда он был еще малюткой, и
очень любила своего питомца. И вот он увидал ее; она
кланялась, посылала ему рукою воздушные поцелуи и пела
хорошенькую песенку, которую сама сложила и прислала
Яльмару:
 Мой Яльмар, тебя вспоминаю
 Почти каждый день, каждый час!
 Сказать не могу, как желаю
 Тебя увидеть вновь хоть раз!
 Тебя ведь я в люльке качала,
 Учила ходить, говорить
 И в щечки и в лоб целовала,
 Так как мне тебя не любить!
 Люблю тебя, ангел ты мой дорогой!
 Да будет вовеки господь бог с тобой!
 И птички подпевали ей, цветы приплясывали, а старые ивы
кивали, как будто Оле-Лукойе и им рассказывал сказку.
 

СРЕДА

 Ну и дождь лил! Яльмар слышал этот страшный шум даже во
сне; когда же Оле-Лукойе открыл окно, оказалось, что вода
стояла вровень с подоконником. Целое озеро! Зато к самому
дому причалил великолепнейший корабль.
 - Хочешь прокатиться, Яльмар? - спросил Оле. -
Побываешь ночью в чужих землях, а к утру - опять дома!
 И вот Яльмар, разодетый по-праздничному, очутился на
корабле. Погода сейчас же прояснилась, и они поплыли по
улицам, мимо церкви, - кругом было одно сплошное огромное
озеро. Наконец они уплыли так далеко, что земля совсем
скрылась из глаз. По поднебесью неслась стая аистов; они
тоже собрались в чужие теплые края и летели длинною
вереницей, один за другим. Они были в пути уже много-много
дней, и один из них так устал, что крылья почти отказывались
ему служить. Он летел позади всех, потом отстал и начал
опускаться на своих распущенных крыльях все ниже и ниже, вот
взмахнул ими еще раза два, но... напрасно! Скоро он задел
за мачту корабля, скользнул по снастям и - бах! - упал
прямо на палубу.
 Юнга подхватил его и посадил в птичник к курам, уткам и
индейкам. Бедняга аист стоял и уныло озирался кругом.
 - Ишь какой! - сказали куры.
 А индейский петух надулся, как только мог, и спросил у
аиста, кто он таков; утки же пятились, подталкивая друг
друга крыльями, и крякали: "Дур-рак! Дур-рак!"
 И аист рассказал им о жаркой Африке, о пирамидах и о
страусах, которые носятся по пустыне с быстротой диких
лошадей, но утки ничего не поняли и опять стали подталкивать
одна другую:
 - Ну не дурак ли он?
 - Конечно, дурак! - сказал индейский петух и сердито
забормотал. Аист замолчал и стал думать о своей Африке.
 - Какие у вас чудесные тонкие ноги! - сказал индейский
петух. - Почем аршин?
 - Кряк! Кряк! Кряк! - закрякали смешливые утки, но
аист как будто и не слыхал.
 - Могли бы и вы посмеяться с нами! - сказал аисту
индейский петух. - Очень забавно было сказано! Да куда,
это, верно, слишком низменно для него! Вообще нельзя
сказать, чтобы он отличался понятливостью! Что ж, будем
забавлять себя сами!
 И курицы кудахтали, утки крякали, и это их ужасно
забавляло.
 Но Яльмар подошел к птичнику, открыл дверцу, поманил
аиста, и тот выпрыгнул к нему на палубу, - он уже успел
отдохнуть. И вот аист как будто поклонился Яльмару в знак
благодарности, взмахнул широкими крыльями и полетел в теплые
края. А курицы закудахтали, утки закрякали, индейский же
петух так надулся, что гребешок у него весь налился кровью.
 - Завтра из вас сварят суп! - сказал Яльмар и проснулся
опять в своей маленькой кроватке.
 Славное путешествие сделали они ночью с Оле-Лукойе!

 ЧЕТВЕРГ

 - Знаешь что? - сказал Оле-Лукойе. - Только не пугайся!
Я сейчас покажу тебе мышку! - И правда, в руке у него была
прехорошенькая мышка. - Она явилась пригласить тебя на
свадьбу! Две мышки собираются сегодня ночью вступить в
брак. Живут они под полом в кладовой твоей матери.
Чудесное помещение, говорят!
 - А как же я пролезу сквозь маленькую дырочку в полу? -
спросил Яльмар.
 - Уж положись на меня! - сказал Оле-Лукойе. - Ты у меня
сделаешься маленьким.
 И он дотронулся до мальчика своею волшебною спринцовкой.
Яльмар вдруг стал уменьшаться, уменьшаться и наконец
сделался величиною всего с пальчик.
 - Теперь можно будет одолжить мундир у оловянного
солдатика. Я думаю, этот наряд будет вполне подходящими
мундир ведь так красит, ты же идешь в гости!
 - Ну хорошо! - согласился Яльмар, переоделся и стал
похож на образцового оловянного солдатика.
 - Не угодно ли вам сесть в наперсток вашей матушки? -
сказала Яльмару мышка. - Я буду иметь честь отвезти вас.
 - Ах, неужели вы сами будете беспокоиться, фрекен! -
сказал Яльмар, и вот они поехали на мышиную свадьбу.
 Проскользнув в дырочку, прогрызенную мышами в полу, они
попали сначала в длинный узкий коридор, здесь как раз только
и можно было проехать в наперстке. Коридор был ярко освещен
гнилушками.
 - Ведь чудный запах? - спросила мышка-возница. - Весь
коридор смазан салом! Что может быть лучше?
 Наконец добрались и до самой залы, где праздновалась
свадьба. Направо, перешептываясь и пересмеиваясь между
собой, стояли все мышки-дамы, а налево, покручивая лапками
усы, - мышки-кавалеры, а посередине, на выеденной корке
сыра, возвышались сами жених с невестой и страшно целовались
на глазах у всех. Что ж, они ведь были обручены и
готовились вступить в брак.
 А гости все прибывали да прибывали; мыши чуть не давили
друг друга насмерть, и вот счастливую парочку оттеснили к
самым дверям, так что никому больше нельзя было ни войти, ни
выйти. Зала, как и коридор, вся была смазана садом; другого
угощенья и не было; а на десерт гостей обносили горошиной,
на которой одна родственница новобрачных выгрызла их имена,
то есть, конечно, всего-навсего первые буквы. Диво, да и
только!
 Все мыши объявили, что свадьба была великолепная и что
время проведено очень приятно.
 Яльмар поехал домой. Довелось ему побывать в знатном
обществе, хоть и пришлось порядком съежиться и облечься в
мундир оловянного солдатика.
 

ПЯТНИЦА

 - Просто не верится, сколько есть пожилых людей, которым

страх как хочется залучить меня к себе! - сказал
Оле-Лукойе. - Особенно желают этого те, кто сделал
что-нибудь дурное. "Добренький, миленький Оле, - говорят
они мне, - мы просто не можем сомкнуть глаз, лежим без сна
всю ночь напролет и видим вокруг себя все свои дурные дела.
Они, точно гадкие маленькие тролли, сидят по краям постели и
брызжут на нас кипятком. Хоть бы ты пришел и прогнал их.
Мы бы с удовольствием заплатили тебе, Оле! - добавляют они
с глубоким вздохом. - Спокойной же ночи, Оле! Деньги на
окне!" Да что мне деньги! Я ни к кому не прихожу за деньги!
 - Что будем делать сегодня ночью? - спросил Яльмар.
 - Не хочешь ли опять побывать на свадьбе? Только не на
такой, как вчера. Большая кукла твоей сестры, та, что одета
мальчиком и зовется Германом, хочет повенчаться с куклой
Бертой; кроме того, сегодня день рождения куклы, и потому
готовится много подарков!
 - Знаю, знаю! - сказал Яльмар. - Как только куклам
понадобится новое платье, сестра сейчас празднует их
рождение или свадьбу. Это уж было сто раз!
 - Да, а сегодня ночью будет сто первый и, значит,
последний! Оттого и готовится нечто необыкновенное.
Взгляни-ка!
 Яльмар взглянул на стол. Там стоял домик из картона;
окна были освещены, и все оловянные солдатики держали ружья
на караул. Жених с невестой задумчиво сидели на полу,
прислонившись к ножке стола; да, им было о чем задуматься!
Оле-Лукойе, нарядившись в бабушкину черную юбку, обвенчал
их, и вот вся мебель запела на мотив марша забавную песенку,
которую написал карандаш:
 Затянем песенку дружней,
 Как ветер, пусть несется!
 Хотя чета наша, ей-ей,
 Ничем не отзовется.
 Из лайки оба и торчат
 На палках без движенья,
 Зато роскошен их наряд -
 Глазам на загляденье!
 Итак, прославим песней их:
 Ура, невеста и жених!
 Затем молодые получили подарки, но отказались от всего
съедобного: они были сыты своей любовью.
 - Что ж, поехать нам теперь на дачу или отправиться за
границу? - спросил молодой.
 На совет пригласили опытную путешественницу ласточку и
старую курицу, которая уже пять раз была наседкой. Ласточка
рассказала о теплых краях, где зреют сочные, тяжелые
виноградные кисти, где воздух так мягок, а горы расцвечены
такими красками, о каких здесь не имеют и понятия.
 - Там нет зато нашей кудрявой капусты! - сказала курица.
- Раз я со всеми своими цыплятами провела лето в деревне;
там была целая куча песку, в котором мы могли рыться и
копаться сколько угодно! Кроме того, нам был открыт вход в
огород с капустой! Ах, какая она была зеленая! Не знаю,
что может быть красивее!
 - Да, ведь один кочан похож на другой как две капли воды!
- сказала ласточка. - К тому же здесь так часто бывает
дурная погода.
 - Ну, к этому можно привыкнуть! - сказала курица.
 - А какой тут холод! Того и гляди замерзнешь! Ужасно
холодно!
 - То-то и хорошо для капусты! - сказала курица. - Да,
наконец, и у нас бывает тепло! Ведь четыре года тому назад
лето стояло у нас целых пять недель! Да какая жарища-то
была! Все задыхались! Кстати сказать, у нас нет тех
ядовитых тварей, как у вас там! Нет и разбойников! Надо
быть отщепенцем, чтобы не находить нашу страну самою лучшею
в мире! Такой недостоин и жить в ней! - Тут курица
заплакала. - Я ведь тоже путешествовала, как же! Целых
двенадцать миль проехала в бочонке! И никакого удовольствия
нет в путешествии!
 - Да, курица - особа вполне достойная! - сказала кукла
Берта, - Мне тоже вовсе не нравится ездить по горам - то
вверх, то вниз! Нет, мы переедем на дачу в деревню, где
есть песочная куча, и будем гулять в огороде с капустой.
 На том и порешили.
 

СУББОТА

 - А сегодня будешь рассказывать? - спросил Яльмар, как
только Оле-Лукойе уложил его в постель.
 - Сегодня некогда! - ответил Оле и раскрыл над мальчиком
свой красивый зонтик, - Погляди-ка вот на этих китайцев!
 Зонтик был похож на большую китайскую чашу, расписанную
голубыми деревьями и узенькими мостиками, на которых стояли
маленькие китайцы и кивали головами.
 - Сегодня надо будет принарядить к завтрашнему дню весь
мир! - продолжал Оде, - Завтра ведь праздник, воскресенье!
Мне надо пойти на колокольню - посмотреть, вычистили ли
церковные карлики все колокола, не то они плохо будут
звонить завтра; потом надо в поле - посмотреть, смел ли
ветер пыль с травы и листьев. Самая же трудная работа еще
впереди: надо снять с неба и перечистить все звездочки. Я
собираю их в свой передник, но приходится ведь нумеровать
каждую звездочку и каждую дырочку, где она сидела, чтобы
потом разместить их все по местам, иначе они плохо будут
держаться и посыпятся с неба одно за другой!
 - Послушайте-ка, вы, господин Оле-Лукойе! - сказал вдруг
висевший на стене старый портрет. - Я прадедушка Яльмара и
очень вам признателен за то, что вы рассказываете мальчику
сказки; но вы не должны извращать его понятий. Звезды
нельзя снимать с неба и чистить. Звезды - такие же светила,
как наша Земля, тем- то они и хороши!
 - Спасибо тебе, прадедушка! - отвечал Оле-Лукойе. -
Спасибо! Ты - глава фамилии, родоначальник, но я все-таки
постарше тебя! Я старый язычник; римляне и греки звали меня
богом сновидений! Я имел и имею вход в знатнейшие дома и
знаю, как обходиться и с большими и с малыми! Можешь теперь
рассказывать сам!
 И Оле-Лукойе ушел, взяв под мышку свой зонтик.
 - Ну уж, нельзя и высказать своего мнения! - сказал
старый портрет.
 Тут Яльмар проснулся.
 

ВОСКРЕСЕНЬЕ

 - Добрый вечер! - сказал Оле-Лукойе.
 Яльмар кивнул ему, вскочил и повернул прадедушкин портрет
лицом к стене, чтобы он опять не вмешался в разговор.
 - А теперь ты расскажи мне сказки про пять зеленых
горошин, родившихся в одном стручке, про петушиную ногу,
которая ухаживала за куриной ногой, и про штопальную иглу,
что воображала себя швейной иголкой.
 - Ну, хорошенького понемножку! - сказал Оле-Лукойе. - Я
лучше покажу тебе кое- что. Я покажу тебе своего брата, его
тоже зовут Оле-Лукойе, но он ни к кому не является больше
одного раза в жизни. Когда же явится, берет человека,
сажает к себе на коня и рассказывает ему сказки. Он знает
только две: одна так бесподобно хороша, что никто и
представить себе не может, а другая так ужасна, что... да
нет, невозможно даже и сказать - как!
 Тут Оле-Лукойе приподнял Яльмара, поднес его к окну и
сказал:
 - Сейчас увидишь моего брата, другого Оле-Лукойе. Люди
зовут его также Смертью. Видишь, он вовсе не такой
страшный, каким рисуют его на картинках! Кафтан на нем весь
вышит серебром, что твой гусарский мундир; за плечами
развевается черный бархатный плащ! Гляди, как он скачет!
 И Яльмар увидел, как мчался во весь опор другой
Оле-Лукойе и сажал к себе на лошадь и старых и малых. Одних
он сажал перед собою, других позади; но сначала всегда
спрашивал:
 - Какие у тебя отметки за поведение?
 - Хорошие! - отвечали все.
 - Покажи-ка! - говорил он.
 Приходилось показать; и вот тех, у кого были отличные или
хорошие отметки, он сажал впереди себя и рассказывал им
чудную сказку, а тех, у кого были посредственные или плохие,
- позади себя, и эти должны были слушать страшную сказку.
 Они тряслись от страха, плакали и хотели спрыгнуть с
лошади, да не могли - они сразу крепко прирастали к седлу.
 - Но ведь Смерть - чудеснейший Оле-Лукойе! - сказал
Яльмар. - И я ничуть не боюсь его!
 - Да и нечего бояться! - сказал Оле. - Смотри только,
чтобы у тебя всегда были хорошие отметки!
 - Вот это поучительно! - пробормотал прадедушкин
портрет. - Все-таки, значит, не мешает иногда высказать
свое мнение.
 Он был очень доволен.
 Вот тебе и вся история об Оле-Лукойе! А вечером пусть он
сам расскажет тебе еще что-нибудь.